Затылок рулевого дрогнул. Джонни медленно повернул голову. Чужие, удивленные глаза смотрели на Тима. Но Тим видел их всего лишь одно страшное мгновение. Джонни едва успел подхватить на руки упавшего без сознания Тима.
Широкое небритое лицо склонилось над Тимом:
— Ты меня слышишь?
— Да, рулевой, — прошептал Тим.
Заботливая рука приподняла его голову, и в рот его капля за каплей потекла вода.
Он снова услышал над ухом голос рулевого:
— Как же так вышло, что я видел в Генуе летающий трамвай? И почему барон так срочно умер? Почему ты радуешься проигранным пари и падаешь без чувств, когда выигрываешь?
В сознании Тима, которое понемногу стало проясняться, всё снова и снова звучали эти «почему», напоминая ему его собственные «почему», так и оставшиеся без ответа. Его охватило смятение, и он чуть снова не лишился чувств.
В эту минуту послышались голоса и шаги, и капитан вошел в штурвальную рубку в сопровождении какого-то незнакомого человека.
Тиму, лежавшему на скамье, прежде всего бросился в глаза огромный, ослепительной белизны кружевной носовой платок, торчавший у незнакомца из верхнего кармана пиджака его черного костюма. Потом до него донесся запах гвоздики. Этот запах буквально ударил Тиму в нос, когда незнакомец приблизился к нему, чтобы представиться:
— Диретторе Грандицци. Я считай себя очень счастлив первый вас поздравить от имени всей нашей фирма, синьор! Я жалей, что ви нездоров, но я понимай — небольшой шок. — Он развел руками и склонил голову набок. — Ах, такой богатый в одна маленький минутка. Это чертовски не так легко, но…
Что говорил затем директор Грандицци, Тим не понял. Вслушиваться в его речь было слишком утомительно. Только последняя фраза дошла до него, потому что директор произнес ее, наклонившись к самому его уху:
— Теперь я пересаживать вас на баркас, синьор!
Но тут на сцену выступил Джонни.
— Предоставьте мальчика мне, — пробурчал он. — Я сам отнесу его на баркас. Господин капитан, вам придется пока постоять у руля.
Несмотря на то, что корабль уже бросил якорь, общая суматоха была так велика, что капитан послушно поплелся в штурвальную рубку и встал за руль.
К пароходу пришвартовался баркас пароходной компании, присланный за богатым наследником. Джонни с Тимом на руках спустился по трапу на баркас с такой легкостью, словно он нес не Тима, а узелок с бельем. Директор Грандицци подбегал к нему то с одной стороны, то с другой, и его благоухающий кружевной платок развевался, словно хвост у пуделя, прыгающего вокруг своего хозяина.
Только теперь Тим заметил, что директор почти совсем лысый. Две последние черные пряди, красовавшиеся по обе стороны головы, были зачесаны в виде остроугольного треугольника прямо на лоб. Это придавало круглому лицу директора что-то опасное и делало его похожим на маску.
Очутившись на баркасе, рулевой посадил Тима в угол скамьи на корме. При этом он успел ему шепнуть:
— Тебе еще нужно взять у меня две бутылки рома — твой выигрыш. Приходи в восемь часов к памятнику Христофора Колумба. Только один. А если тебе понадобится помощь — тем более приходи! Понял?
Тим не кивнул. Он только тихонько сказал: «Угу», потому что уже научился быть осторожным.
— Желаю удачи, малыш! — пробасил Джонни, взглянув на директора. Затем он пожал Тиму руку своей огромной лапищей и вернулся назад на корабль.
Как только баркас отвалил, Тима снова обдало запахом гвоздики. Директор Грандицци уселся с ним рядом. Двум нарядно одетым господам, сидевшим напротив, на носу баркаса, он сделал знак разговаривать потише. Те понимающе кивнули и стали о чем-то шептаться, поглядывая на Тима с нескрываемым любопытством.
— Синьор, я отвезу вас в отель, — вполголоса сказал директор. — Там ви будет отдыхать один часок, а потом наша пароходная компания ожидает вас на маленький прием.
Тим, который еще только сегодня утром был юнгой и помощником стюарда на товаро-пассажирском пароходе средней величины, чувствовал себя несколько непривычно в роли богатого наследника, окруженного подчеркнутым вниманием. Но ему уже не раз приходилось терпеть всякие превращения в погоне за своим смехом, и к этой новой перемене он отнесся довольно хладнокровно. Его мучило совсем другое: теперь его погоня не имела никакого смысла — ведь смех его умер.
В ответ на все, что говорил директор Грандицци, Тим рассеянно кивал. Только один раз он покачал головой — когда директор сказал, что пресс-конференция назначена на восемь часов.
— Ах, ви не любить пресса, синьор? Но газеты — полезная вещь, синьор, очень полезная!
— Я знаю, — ответил Тим.
Здесь, в мягко покачивающемся баркасе, он чувствовал себя гораздо лучше.
— Раз ви признает необходимость газет, то зачем не хотите маленький конференция? — не отставал директор Грандицци.
— Потому что… — Тим лихорадочно придумывал предлог для отказа. — Все это для меня так ново и неожиданно. Нельзя ли отложить конференцию на завтра?
— О, конечно, синьор. Но сегодня вечером…
— Сегодня вечером я хочу погулять один — осмотреть город, — резко перебил его Тим. (Грандицци говорил с такой подобострастностью, что его все время хотелось одернуть.)
Однако директора не так-то легко было сбить с толку.
— Нет, нет, синьор, не один, — поспешно возразил он. — Вас теперь всегда будет сопровождать детектив — как это? — телохранитель. Вы ведь теперь такой богатый!